Железные прутья. Сверху, справа, слева, спереди, сзади, даже снизу эти треклятые железные прутья. Эррон метался по клетке, как бешеная собака, стараясь просунуть хотя бы палец сквозь мизерные ячейки сетки. Пытался подцепить замок, даже попробовал грызть решетку, чуть не сломав свои клыки.
Ему здесь не нравилось. Ему вообще не нравилась эта Земля и эти Люди, которые мнили себя кем-то значимым. А теперь они, кажется, решили доказать свою значимость и божественность, и задумали явно что-то плохое. Эррон недалеко ушел от животных, поэтому чувствовал беду носом. Да и как здесь не почувствовать, когда пахло чем-то горьким, противным, ненастоящим? Этот запах щекотал ноздри, заставляя Эррона беспрерывно чихать, потирая нос тыльной стороной запястья.
Отчаявшись, ашен принялся бросаться на клетку, пытаясь боком пробить решетку, погнуть ее, выбить замок, но только ставил синяки на своем теле, медленно, но верно зарабатывая травмы. И тут вошли Они. Люди в белых одеждах, от которых воняло этим ненастоящим еще больше. Эррон поднял верхнюю губу и отодвинул нижнюю, чтобы показать все четыре своих острейших клыка, и глухо угрожающе зарычал. Он отошел к дальней стенке клетки, продолжая рычать и скалиться, сверкая в полумраке темными звериными глазами.
Когда один из Людей поднял руку с пистолетом, ашен зарычал сильнее, понимая, что Они задумали что-то плохое. Рык стал отчаяннее, все же умирать не хотелось, и Эррон продолжил бросаться на клетку, а сильный толчок, проколовший кожу в районе шеи, только разозлил его сильнее. Он бился, бился, как птица в силках, силясь разогнуть прутья металла, пока перед глазами не начало плыть изображение.
Ашен мотнул головой, пытаясь сморгнуть наваждение, но картинка продолжала «плыть», а взгляд не мог сфокусироваться на одном предмете. Эррон пошатнулся, удерживая свое тело, зацепившись за решетку. Он глухо рычал, не переставая, ощущая, как болезненная слабость проникает в его тело, но даже тогда он не позволил себе заскулить, как трусливый шакал.
Он нащупал странный предмет, воткнувшийся в шею, и выдернул его. Хотел было кинуть обратно, целясь между узкими прутьями, да тело совсем подвело, и Эррон с шумным вздохом упал на пол, машинально собираясь в клубочек. Люди смеялись, Они подходили ближе, не боясь его, Они открывали клетку и вытаскивали его, пока он мог только хрипло дышать, что получалось вместо привычного гордого рыка представителя племени койотов. Они тащили его, как труп по земле, а у ашена оставались силы только держать глаза открытыми. Его конечности конвульсивно подергивались, когда получали команду от мозга – «двигать», но не могли выполнить этого полноценно.
Кажется, он даже «отключился» на какое-то время, потому что когда пришел в сознание, он сидел уже как Человек в кресле, его пытались связать. Эррон снова зарычал, но вялость и слабость была такая, что даже эти ничтожные существа могли с ним справиться. Более того, даже воткнули в рот какую-то штуку, которая  не мешала рычать, но явно не дала бы укусить. И пришел Он.
Его Эррон ненавидел всей своей душой. Если бы ему дали свободу, ашен первым бы добрался до Него и перегрыз Ему горло, пусть это было бы и последнее деяние в его жизни. Он сделал много плохого, как с самим Эрроном, так и с другими, что сидели в соседних клетках. Да что там – на Его лице было написано, что он выродок Божий, не достойный жизни. Несмотря на вялое состояние, глаза ашена были осмысленными, и выражали ненависть, настолько чистую и искреннюю.

Эррон ждал. Он выжидал момента, как затаившийся дикий зверь, коим он и являлся. Его тело расслабилось, будто в безысходности, смирившись с происходящим. Но глаза его следили за каждым движением людей, копошащихся вокруг, как омерзительный клубок гадюк, сплетшихся своими скользкими чешуйчатыми телами.
Как только путы с рук были сняты, ашен совершил бросок… В его голове расчет был совершенно другой. В голове он оставался ночным существом, чьи броски молниеносны, чьи руки сильны, как у медведя, чьи зубы перекусывают артерии за пару мгновений. Успокоительное, растекшееся по крови, говорило обратные вещи. Движение Эррона было вялым и неэффективным настолько, что один-единственный человек смог его удержать на месте болезненным толчком в плечо.
Его, как новорожденного ребенка, такого же беспомощного, пересадили на другое кресло, на взгляд ашена – абсолютно одинаковое и такое же неудобное. Сидеть надо было на земле, на траве, вытянув ноги или, напротив, поджав их под себя, но никак не свешивая их вниз в непонятной позе.
Эррон пытался сопротивляться – он брыкался, огрызался, невзирая на кляп во рту, пока его снова не скрутили с такой легкостью, что оставалось только бессильно рычать в этот вражеский пластик во рту. Его обнаженное тело (хоть в этом ашена не «насиловали», не принуждали носить какие-то тряпки на себе) покрыли какой-то вязкой, мерзкой субстанцией, что напоминало шатену прозрачный ил. Такие же ощущения ашен испытывал, выбираясь из грязной речки.
Этого людям показалось мало, и к телу Эррона присоединили какие-то проводки. Впрочем, это не отвлекало ашена. Его расслабленный, туго соображающий мозг пытался найти выход из сложившейся ситуации. Ему надо было бежать, бежать! Пока эти процедуры не приносили дискомфорта, но все животное чутье внутри вопило о том, что это ненадолго. Нужно было рвать путы, бежать без оглядки и прятаться. Пусть это было трусливо для выросшего в племени койотов, зато это сохранит его жизнь – непонятно для чего, но он еще поборется за жизнь.
Как назло ничего на ум не лезло… Кажется, не только тело стало слабым, но и сознание. Он рычал, рычал не переставая, не понимая половину слов, проговариваемых людьми, собравшимися вокруг. А потом тело стало покалывать. Этот дискомфорт исходил от этих проводков, и тогда Эррон и обратил на них внимание. Вот они! Эти пыточные штуки! Действуют без ведома людей, как по волшебству. Только колдовство это было совсем не добрым и божественным…
Уколы стали чувствительнее, заставляя ашена рычать громче, захлебываясь в своей беспомощной злости. Мышцы, прилегающие к этим участкам тела, что поражал электрический ток, стали сокращаться, заставляя тело Эррона вздрагивать. Это злило его, бесило, глаза застлала пелена ярости. Если бы не кляп во рту, люди бы увидели всю красоту ашеновского рта, брызжущего слюной. Он грыз этот черный пластик так, что слышно было тем, кто прятался за стеклом.
Постепенно рык срывался на жалобный скулеж, ведь тело шатена как будто бы лихорадило. Мышцы больно сокращались, сжимались кулаки и пальцы на ногах, даже волосы как-то странно шевелились на загривке. Еще немного и Эррон завыл… Правда вой этот, животный и дикий, был прерывистым, ведь голосовые связки тоже поражались током, а затем и вовсе превратился в жестокое сипение и хрип вырывающийся из судорожно сжатого горла. Глаза ашена были широко открыты, бездумно и безвольно глядя в потолок. Он хрипел и из уголка его рта тянулась струйка слюны. Его тело билось в конвульсиях так, что через секунду ашен просто обмочился прямо в кресло, о чем должны были подумать ученые…
И внезапно пытка прекратилась. Ток постепенно угас, хотя тело все еще рефлекторно подергивалось. Эррон не издавал ни звука, только жадно вдыхал воздух, со свистом втягивая его носом и ртом. На рык сил уже не хватало. Он сидел в луже собственной мочи, измазанный гелем и слюной, и чувствовал как ужасно болит сердце, едва не остановившееся в грудной клетке от сумасшедшей аритмии. Перед глазами плыли желтые и черные пятна, а ашен все не мог отдышаться…

Сложно было сказать, понимал ли ашен, о чем говорит этот ненавистный ему человек или нет. В любом случае, произнесенную фразу он бы понял лишь в буквальном смысле, что его обвиняют в физической слабости. А это была ложь. Охотник был сильным, как и все из его племени, он мог в одиночку убить крупного кабана – разве это слабость? Но сейчас речь была не об этом…
Ненависть поглотила это иноземное существо. Едва он отдышался, восстановив нормальное зрение, из его спазмированного горла вновь вырвался животный злой рык, обращенный ко всем присутствующим, даже тому олуху, который вытирал его мочу, стекшую на пол. Эррон дернулся, с наслаждением чувствуя, что та волшебная жидкость, ослабившая его, уходит из тела, и силы возвращаются. Это стало ясно по жалобному треску ремней, которые, к сожалению, выдержали его.
Он отдыхал, отдыхал, как ему и «приказали». Только мозг его не дремал. Тело расслабленно покоилось на кресле, приноравливаясь к неудобному положению. Шатен думал только о том, что делать, лихорадочно выискивая план действий. Сейчас он отдохнет, наберется сил, и эти ремни точно его не выдержат. Эррон рванет, ремни лопнут, и… куда дальше? Выход только один – попытаться выбить дверь своим телом, и если это получится, тот человек за стеклом не будет так рад, как сейчас. Пусть его убьют, в этом Эррон не сомневался – охраны с «огненными палками» было слишком много, но он успеет, он дотянется до мучителя, вырывая из его глотки приличный кусок. Не для еды – только из-за мести.
План привести в действие не удалось сразу, ашен почувствовал, как его тело снова начинает покалывать. Он зарычал громче и отчаяннее, уже зная, что сейчас будет происходить, и повторно сидеть в собственной луже мочи не хотелось. Эррон дернулся, заставляя ремни трещать снова, но почему-то координация движений нарушилась, и рывок получился совсем не таким как планировалось. Тело просто дернулось, как лихорадочное и замерло, мелко подрагивая от импульсов, идущих по этим проводкам, которые так хотелось сорвать.
В какой-то момент ашен взвизгнул, как собака, которую пнули на улице ни за что. И снова из горла, перехваченного спазмом, раздавался только хрип. На сей раз Эррон не обмочился – просто нечем было. Только слюна текла из сведенного судорогой рта по подбородку бьющегося головой о мягкую подкладку кресла ашена. В груди вспыхнула острая боль, каким-то расцветшим цветком. Сердцу явно не нравилось то, что его сокращения перебивают другие импульсы, навязанные извне.