- Да осторожнее же, боже мой! – воскликнул Ивлин, прибывший несколько раньше своих картин, которые теперь сортировали какие-то солдафоны. Часть их отправиться в супер-секретную часть острова, куда ходу мужчине не было. Часть же оставалась здесь, с художником, которому разрешили поехать вместе со своей выставкой в порядке исключения, заставив подписать документ о неразглашении.
Было бы что разглашать! Вокруг тянулись то серые каменные неприступные стены, оцепленные солдатами с оружием, то решетки с колючей проволокой и проведенным током, тоже под охраной. Огромное красивое здание непонятного назначения и то денно и нощно окружали солдаты с каменными лицами. Здесь даже магазинов и тех не было, чтобы скрасить свое ожидание. Питание и все необходимое приносили прямо в комнату общежития, как в гостиничный номер-люкс.
Впрочем, обследовать территорию времени не было. Дорогие Ивлину полотна прибывали с минуты на минуту, и теперь их разгружали, сгружали, относили в выделенное под выставку крохотное помещение. А художник носился среди грубоватых молчаливых мужчин, пытаясь командовать ими, хотя те и игнорировали сию творческую личность. Ивлин запустил пальцы в волосы в своей нервной манере и повторил под нос уже гораздо тише:
- Боже мой! – эта фраза звучала довольно смешно из-за несколько французского акцента американца, но избавляться от него Ивлин не спешил. Это была его фишка. Это нравилось женщинам, огромной своей частью считавшим французов очень романтичными, пылкими и страстными натурами. И художник дарил им то, о чем мечталось, хотя в Париже-то был всего пару раз и то недолго.
Мимо него как раз проносили огромное полотно, завернутое и обмотанное веревками, и Ивлин отступил, чтобы не попасться под ноги, закованные в тяжелые берцы. В спину что-то мягко толкнулось, и мужчина моментально обернулся, поняв, что натолкнулся на человека. Перед глазами мелькнули светлые волосы и девичьи мягкие черты лица, что Ивлин невольно улыбнулся в своей учтивой манере.
- О, прошу прощения, мисс, мне так неловко, - проговорил брюнет и замер на полуслове, поняв, кто перед ним стоит. Конечно, они не виделись уже давно, и многое с тех пор изменилось, но эти глаза Ивлин узнал бы из тысячи. Он жадно осматривал точеные черты лица блондинки, чувствуя, как перехватило дыхание, а все подготовленные слова вылетели из головы, - Софи! – воскликнул он наконец, исправляясь.
Ивлин наклонился, поднимая изящную руку своей бывшей жены и прикасаясь к ней легким приятным поцелуем.
- Вот так встреча, - искренне восхищался он, - Софи… Ты стала еще прекраснее, я и не думал что такое возможно, - отвесил комплимент художник, но словно не заострив на этом внимания, продолжил будничный расспрос, - Какими судьбами ты оказалась в этом… месте? – Ивлин чуть поморщился, осматривая кучу военных, снующих там и сям по разным распоряжениям.

Ивлин не был настолько самовлюблен, чтобы считать себя специалистом по части женского пола. Прекрасный пол был настолько непредсказуем, что понять их до конца было подвластно только Богу. И то сомнения брали. Но определенный успех среди дам художник, бесспорно, имел, и сейчас Ивлин четко видел, как спала маска с лица его прекрасной бывшей жены. Он заметил недоумение и мучительную боль, скользнувшую по изящным чертам всего лишь на половину секунды, но самое главное – брюнет выцепил остаточные чувства к нему. Конечно, куда же без них, ведь их роман был так красив и даже после брака страсти не утихли. Ивлин поражал девушку красивыми жестами, оригинальными свиданиями и бесконечными подарками по поводу и без. Его губы не уставали произносить комплименты и признания в любви… Только нашептывали их то в одни ушки, то в другие. Но Ивлин тоже любил свою Софи, любил до сих пор, и в его глазах также отразились эти эмоции, заглушенные годами разлуки.
Художник напрочь позабыл про свои творения, самое лучшее произведение искусства сейчас стояло перед ним, вновь набросив на лицо мраморную вуаль безразличия. Но Ивлин слишком хорошо знал, что это всего лишь барьер, выставленный блондинкой для того, чтобы уберечь себя от лишних переживаний и новой душевной боли. «Как я мог с ней так поступить?», - мелькнула в голове запоздалая мысль, - «Она же истинное совершенство. Мое вдохновение, моя муза. Только она помогала творить настоящие шедевры». Ивлин чуть вздохнул и обворожительно улыбнулся, перестав портить себе и без того растрепанную прическу.
- Я тоже не ожидал подобного приглашения. Странное местечко, - передернул плечами брюнет, - Они предложили мне устроить небольшую выставку здесь, если я буду держать язык за зубами. Сказали, что есть возможность продать пару картин, - он снова пожал плечами, не сводя восхищенного взора с бывшей супруги, - Так что я здесь всего лишь проездом на недельку. Но ты… Как ты вообще тут живешь, в этой… боже мой, да тут как тюрьма строгого режима! – рассмеялся он легко, всем своим видом показывая, что развод – это еще не повод, чтобы ненавидеть друг друга. В конце концов, они взрослые люди, и нечего держать зла на то, что произошло долгие годы назад.
- Ты, вероятно, спешишь на работу, а я отвлекаю тебя, - виновато проговорил Ивлин, отходя еще на шаг в сторону, пропуская солдата, несущего огромное полотно, - Софи… Может быть, встретимся за чашечкой кофе? Просто поговорим, я ни на чем не настаиваю, но все же ты мне не безразлична, хотелось бы услышать… побольше, - торопливо проговорил брюнет. Он не был французом ни в какой доле крови, но говорил также много, как щебечущий кенар. И уже через пару мгновений, Ивлин хлопнул себя шутливо по лбу, улыбаясь шире, - Бог мой, да тут и пойти-то некуда, по крайней мере, мне… - конечно, он не забывал того факта, что его не выпускали на остальную территорию Зоны. Другое дело, что прямо заявить бывшей жене о том, что зовет ее в свою комнату, было бы как-то слишком навязчивым.
- Но ты же придешь на мою выставку? – с надеждой спросил он.

В тот момент, что прекрасная блондинка спросила про музу, Ивлина снова толкнул грубоватый охранник, вынужденный из-за прихоти начальства работать грузчиком, и сбитый с толку художник не нашелся что ответить. Впрочем, свою растерянность он ловко замаскировал – вроде бы открыл рот, чтобы возразить, но сказать ему не дали, вот и промолчал, а Софи уже ловко переключилась на другую тему. Она все еще боялась, что ее сердцу причинят боль. По крайней мере, Ивлин так полагал и искренне жалел красивую женщину, ставшую только изумительнее с последней их некрасивой встречи в суде, расторгшем их брак навсегда.
- Планируют открыть сегодня вечером, - торопливо проговорил Ивлин, заметив и спешку бывшей супруги, и то, что пролет опустел. Видимо, все картины уже были перенесены в маленькую смешную машинку, которая должна была доставить их к месту выставки. Первая партия уже уехала на далекие, закрытые для художника территории Красной Зоны, оставалось только развесить эти в выделенном помещении. Ивлину уже четко дали понять, что никаким чрезмерным оформительством и декорациями ему страдать не разрешат: вывесить картины и разрешить людям на них смотреть и их покупать, только и всего.
- Софи! – позвал он девушку, уже спешащую к выходу. И глядя на нее глубокими глазами, проговорил, - Никто кроме тебя не стал моей Музой. Это правда…
И, как бы, возможно, горько это ни было – фраза, действительно, была правдивой. Софи вдохновляла, художник часто изображал ее на своих холстах. Даже после развода, фигура белокурой леди пусть и абстрактно, но мелькала в его работах. Остальные женщины, да и мужчины становились вдохновением лишь на одно полотно, далее азарт сгорал. Скорее, все дело было в том, что это был первый брак, по молодости, когда страсти были насыщеннее, а чувства ярче. Когда все казалось в сотню раз привлекательнее. Как первая любовь, она не забылась.
Беда в том, что быть Музой и быть единственной – не совпадало по понятиям Ивлина. Вот и сейчас он напрочь позабыл жену, ждущую его в Портлэнде, также, как позабыл надеть обручальное кольцо, забыв его в кармане пиджака, а может вообще дома, на тумбочке, куда клал, ложась спать. Носить эту стальную окову Ивлин не любил… По понятным причинам, хотя сам для себя находил тысячу оправданий на сей счет.
К вечеру погода испортилась еще сильнее; если с утра было просто прохладно, то сейчас лил мерзкий дождь, а серые тучи затянули небосклон от края до края. Ивлин чувствовал себя в ловушке среди этих серых стен, серых лиц и серого неба. На чувствительного художника напала хандра, и от желания напиться спасала лишь мысль о том, что скоро он вновь увидит свою Софи. Софи Белл… Ей ведь так шло, но нет, она решила распрощаться с прошлым навсегда и вернула девичью фамилию.
Помещение для выставки было небольшим, лишенным окон, но ярко освещенное электронными лампами. Размещены они были совсем не выигрышно, но Ивлина уже это даже не беспокоило – надоело спорить с этими твердолобыми солдафонами, которые все равно не позволят ничего переделать. «Зачем я согласился на это?», - меланхолично думал Ивлин, отпивая шампанского из высокого бокала и глядя на дверь. Народу было мало, человек десять. Мужчина отчаянно списывал это на плохую погоду, но мысленно понимал, что продать здесь что-то ему не светит.

Погода все ухудшалась: дождь лил как из ведра, нагоняя на художника все большую меланхолию. Он уже пять раз успел подумать, что зря согласился на подобную сделку, что и без этих денег он преспокойно бы жил под далеко не худой крышей. Раз десять проскочила мысль о том, что этот остров какой-то проклятый – и люди здесь были черствыми, далеко не склонными к созерцанию прекрасного, и погода отвратной, и правила сухими, заставляющими свободолюбивую личность скучать и томиться от безысходности.
Зато народ прибывал, будто прячась в уютном освещенном зале от ливня, стоящего стеной и не собирающегося заканчиваться. Может быть, Ивлин ошибался? Может просто здесь принято работать со скудными эмоциями на лице, а вечерами, снимая форму люди преображались и тянулись к художествам, кинематографу, писательскому искусству? Конечно, он не был даже наслышан о том, как была устроена Красная Зона, и что помимо военных здесь были самые обыкновенные люди со своими хобби и увлечениями, в число которых входило и посещение музеев и выставок.
Ивлин чуть приободрился, рассказывая одной милой леди о своих чувствах во время написания какого-то холста. Он мило улыбался ей, но взглядом так и сверлил дверь, которая никак не хотела пропускать через себя очаровательную блондинку, с которой жизнь так забавно свела его. Но час икс все же пробил, и под раскат грома, эдакого сурового предвестника, Софи ступила на территорию выставки, снимая плащ и неспешно следуя вдоль стен, увешанных работами Белла. Она словно в упор не замечала своего бывшего супруга, поэтому он решил подойти к ней сам.
- Софи, - мягко проговорил Ивлин и был немало озадачен, когда его муза назвала его чужим именем. Это больно резануло по самолюбию брюнета. Конечно, он был далеко не мальчиком, чтобы думать о том, что Софи хранила ему верность и была до сих пор в него без памяти влюблена. Также он признавал, что белокурая леди выглядела великолепно и явно являлась объектом внимания не одного мужчины. Но все же что-то больно кольнуло душу раскаленной иглой. Да, не смотря на ветреный непостоянный характер и не особенную разборчивость в связях, Ивлин был довольно ревнив.
- Я безумно рад, что ты пришла, - мягко проговорил он, опуская неприятный для него момент, будто бы и не было произнесено это чертово имя, засевшее теперь в мозгу. О своей жене он даже и не вспоминал. Она была далеко, также далеко, как и обручальное кольцо, пылящееся на какой-то полке, а значит, Ивлина ничего не связывало и не ограничивало, - Эта погода сводит меня с ума, - улыбнулся он, и как подтверждение его слов, конец фразы потонул в особенно громком раскате непогоды, а яркие светильники мигнули.
- Расскажи мне, как ты? – попросил Ивлин, протягивая блондинке высокий фужер шампанского. В голове мелькало много вопросов. Главным из них был: не вышла ли ты снова замуж? Или этот Гарри просто… просто?

Улыбка стоически не сползала с лица Ивлина, хотя цепкий взгляд так и впивался в лицо бывшей супруги, в поисках ответа на так и не заданный вопрос. Эти учтивые разговоры, к которым художник так привык после всяческих вечеров, раутов, выставок и прочих богемных мероприятий, сейчас начинали раздражать. Тем не менее, он даже рассмеялся, предполагая, что такая отвратительная погода добралась и до Портленда. Но мужчину волновала отнюдь не погода, а Софи продолжала томить ожиданием, рассказывая о своей работе и друзьях.
Наконец, заветные слова прозвучали, и в душе Ивлина всколыхнулась целая буря эмоций. Для начала это был восторг и ликование – Софи была свободна, а значит, шансы в его пользу непомерно росли с каждой минутой. Конечно, по мнению брюнета, девушка должна была вновь выбрать его. От этой мысли Ивлин вовсе позабыл свою настоящую жену, а когда и вспомнил, в голове метнулась только одна мысль: «Разведусь… Боже мой, это быстро и совсем не трудно».
Следующим чувством было удивление, ведь Софи договорила свою фразу, далеко не призрачно намекая на то, что больше ставить этот штампик не собирается. И уж совсем открытым текстом прозвучал камень в огород художника, ведь это из-за него чудная белокурая красавица ушла в обед безбрачия. Хотелось воскликнуть: «Как так? Ты такая молодая, безумно сексуальная, у тебя, наверняка, куча поклонников, а ты собираешься провести жизнь в одиночестве?». Но Ивлин смолчал.
Не проронил ни слова он и когда голову и душу заполнила третья эмоция. Чувство вины и сочувствие за то, что он, можно сказать, сломал девушке жизнь и веру в светлые, прекрасные, а главное, вечные чувства. Теперь уже хотелось сказать: «Прости. Но и ты навсегда осталась моей единственной Музой». Самый первый развод сказался и на прожженном сердцееде. Конечно, не в такой же мере, как на Софи. Но Ивлин долгое время не мог писать нечто прекрасное, такое, как он творил, будучи счастливым в браке… полном подводных камней и скелетов в его личном шкафу.
- Софи… - только и смог огорошено произнести Ивлин, то ли, действительно, чувствуя себя виноватым, то ли не ожидая такого ответа. Блондинка же уже ушла от темы, нахваливая произведения руки художника. Первые минуты мужчина даже не смог насладиться похвалами его детищ, так сильно задумался над произнесенным, но потом улыбка вернулась на тонкое лицо. Он соприкоснулся своим бокалом с бокалом бывшей супруги, отпил глоток, а потом, округлил глаза, поднимая палец и быстро проглатывая игристый алкоголь, - Мм, я должен тебе кое-что показать!
Ивлин вспомнил об одной картине, которую написал уже давно, как раз пребывая в лиричных ностальгических воспоминаниях. Только теперь он решил ее продать, чтобы глаза не мозолила. Да и чувства к ней угасли. Но сейчас, в Красной Зоне, пред ликом Софи, эти эмоции, что овладевали художником во время работы, вернулись с новой силой. Изящные руки подрагивали в нетерпении и волнении. Ивлин повел блондинку к стене, увешанной портретами, отмахиваясь от них – они были жалким подобием истинного бриллианта.
Чуть левее центра экспозиции висел вертикальный портрет. Холст был темен, изображая квартиру, погруженную в полумрак. И у окна стояла девушка, спиной к зрителю. С ее спины сползало полотенце, прикрывая все «неприличные» части тела, а по белым плечикам струились непослушные завитки светлых волос. Изящная, точеная фигурка было точно фарфоровая кукла, словно ангел, разгоняющий подступающую темноту комнаты. Конечно же, это была Морсо, и догадаться было нетрудно, хотя лица Ивлин на этой картине не изобразил.
- Ты до сих пор моя истинная Муза, - проговорил Ивлин тихим бархатистым голосом почти на ушко своей бывшей супруги. Потом отступил на шаг и уже в голос произнес, - Я будто предчувствовал нашу встречу. Не хотел ее продавать, но повез с собой. Теперь же я могу сделать то, что давно мечтал – подарить ее тебе. Было бы совершенно отвратительно позволить ей уйти в чужие руки, - говорил он, улыбаясь так, будто и не пропускал какие-то двусмысленные фразы.

Ивлин улыбался. Гордо, немного самодовольно, словно отец, чьего сына хвалят лучшие педагоги страны. Он имел на это право, ведь эти похвалы он, действительно, заслужил, создав драгоценный алмаз искусства собственными руками.
- Года три назад, - поведал брюнет чуть сбивчиво. Волнение не покидало его, хотя должный эффект уже был произведен, - Я был в полном отчаянии, ничего не шло в голову. Картины получались одна хуже другой, - усмехнулся он, говоря чистую правду, - Я даже уничтожил парочку, но… Ты меня никогда не подводила Софи, - мягко сказал мужчина, - Моя Муза явилась мне снова, и я точно знал, что мне стоило нарисовать. После этой картины дела пошли в гору. Она была мне своего рода талисманом, напоминая мне о том, что пусть моя Муза далеко от меня физически, но навсегда засела в моей душе. И я писал, и писал…
Ивлин мягко рассмеялся, отпивая еще один глоток шампанского. Он оказался более сладким, чем первый. На кончике языка играла нотка победы. Софи была тронута и даже прикоснулась легким поцелуем его щеки. На большее Ивлин пока и не рассчитывал. Сам себе он напоминал скаковую поджарую лошадь, что бережет силы, намеренно отставая от рьяных соперников, чтобы на финишной прямой использовать весь свой потенциал и вырваться вперед, оставляя всех позади.
- Собственно, больше в моей жизни ничего не произошло. Я пишу и потихоньку старею, - снова рассмеялся он, - Впрочем, это тоже увлекательно. Недавно писал портрет дочери одного известного политика. Ужасная особа, феминистка, - поморщился Ивлин, улыбаясь и, естественно, умалчивая о том, как девушка сдала свои позиции и отставила в сторону идеалы, оказавшись в постели художника, - Зато теперь могу похвастаться еще и политическими знакомствами.
Гром грянул так резко, что многие в зале вздрогнули. Ивлин внутренне тоже содрогнулся, подумав о том, что лучше бы эта гроза началась пару дней позже, когда его комната не была бы пуста и одинока.
- Не бойся, это всего лишь гром, - мягко сказал Ивлин, ярко припоминая, как они успокаивали друг друга, разбуженные ночью бурной непогодой, - Я здесь и буду защищать тебя, - браво проговорил он и рассмеялся, - Ну или та добрая сотня солдат, мокнущих на улице. В любом случае, ты в…
Раскат грома разорвал небо над головой, звук был таким громким, словно все они стояли на улице, а не в закрытом помещении. Ивлин даже невольно поднял взгляд к потолку – не образовалось ли там дыры? Поднял его в тот момент, когда лампочки хаотично заморгали и погасли. Небольшая комната погрузилась в мрак, изредка освещаемый вспышками молний за окнами.
Наступила тишина. Люди тихонько переговаривались, ожидая, когда свет снова загорится, но ничего не происходило.
- …в безопасности, - растерянно проговорил Ивлин, - Проклятый остров, - вздохнул он, - Это же первый день моей выставки. Нельзя ли быть более уважительным к искусству? – негромко возмутился он, невольно сделав небольшой шажок в сторону Софи, касаясь ее плеча своим.
Он уже давно вышел из того возраста, чтобы бояться темноты, но также давно вошел в тот возраст, когда мраком начинаешь наслаждаться.

- Да, действительно, оригинально, прийти на выставку картин и не увидеть ни одной из них, - усмехнулся Ивлин. Он был раздражен, но, честно признаться, присутствие бывшей супруги успокаивало его. Не было бы Софи, причина нахождения здесь была бы одна, которая из-за грозы медленно накрывалась медным тазом. Теперь же, особенно в темноте, у Ивлина появилась и другая причина.
Решительность переборола негодование, и мужчина направился к одному из охранников, которого кое-как разглядел у дверей, когда глаза попривыкли к мраку. Ивлин услышал, как посетители возмущались по поводу того, что двери заблокированы, и выйти из помещения, вмиг ставшего неуютным, стало невозможно.
- Извините, может, мы все же выпустим людей. Смысла находиться здесь больше нет, лучше они придут завтра, - мягко, но настойчиво проговорил Ивлин, наивно полагая, что его голос имеет хоть какой-то вес. Все же он был организатором и главной звездой местного мероприятия. К сожалению, охранник думал совершенно иначе.
- Это для вашей же безопасности, мистер, - безэмоционально повторил мужчина, качнув дулом табельного оружия. Кажется, он говорил это уже не в первый раз и менять своего мнения не собирался.
«Какой к черту безопасности?», - подумал Ивлин. Он уже задумывался о том, зачем на таком безобидном мероприятии столько охраны, к тому же при огнестрельном оружии. Но опять же наивно решил, что местные администраторы предполагают возможность кражи картины. Теперь же этот вопрос снова возник в голове художника: «Что может случиться снаружи в грозу? Зачем нас запирать здесь и охранять?».
С этими мыслями Ивлин вернулся к бывшей супруге, легко ориентируясь по светлому цвету волос.
- Странное место работы ты выбрала, дорогая, - протянул он с ярким французским акцентом, так и не ушедшим до сих пор, хотя место жительства мужчина сменил достаточно давно, - Пойдем, посмотрим. Где-то там была подсобка. Главное не переломать ноги в такой темноте, - усмехнулся невесело Ивлин и первым пошел в сторону темневшейся двери в конце зала.
Там были какие-то полки и коробки, кто знал, что в них лежит. Может, попадутся свечи или фонарики. Спрашивать об этом охрану Ивлин не захотел. Он примерно предполагал ответ вояк: наверняка, им нельзя было покидать свой пост подле двери или же они попросту не знали, какими полезными предметами можно обзавестись в местной подсобке, потому что это не входит в род их службы.
- Теперь я не удивляюсь тому, что ты никого не нашла, - пробормотал сосредоточенно Ивлин, роясь по каким-то коробкам, и плевать он хотел чьи они и зачем здесь, - Если все мужчины… здесь такие солдафоны, искать среди них… бесполезно, - Ивлин прерывал свой короткий монолог, чтобы рассмотреть в свет открытой двери что-то напоминающее фонарик. К несчастью, это оказался не он, и художник продолжил поиски, - С каждой проведенной здесь минутой мне все больше хочется обратиться в сказочного дракона и украсть тебя с этого проклятого острова к лучшей жизни.

Колкая фраза бывшей супруги больно скользнула по самолюбию Ивлина. Как она вообще могла сравнить его с какими-то неотесанными мужланами? С этими подобиями мужчин, что срослись с военной формой? Они понятия не имеют, что нужно женщине, в их мыслях одна лишь служба и война. И Софи решила предпочесть их ему? Эта мысль никак не хотела укладываться в голове брюнета.
Два быстрых размашистых шага, и Ивлин нагнал блондинку, схватив ее за запятье и стоически перенося ледяной взор, скользнувший по нему лезвием ножа. О, он знал этот взгляд. За время долгого бракоразводного процесса Ивлин испытал на себе всю его жгучесть и ненависть, сокрытую густой пеленой холодного безразличия. Так что у него было время выработать иммунитет.
- Ты бываешь так жестока, Софи, - приглушенно сказал Ивлин, глядя прямо в глаза бывшей супруги, - Но меня ты этим не проймешь. Ты можешь сколько угодно злиться или изображать из себя мраморную статую, но мы оба прекрасно знаем, что нам было хорошо вместе. Это было лучшее время в нашей жизни. Мы были счастливы. Ты не сможешь это отрицать, - вкрадчиво проговорил художник.
Его рука тихо скользнула с тонкого запястья, перестав пленить Софи, но цепкий взгляд брюнета продолжал сверлить точеное лицо.
- Как вряд ли сможешь отрицать и тот факт, что те чувства до сих пор частично живут в нас, - помолчав, Ивлин добавил чуть тише, - По крайней мере, во мне.
Он догадывался, что Софи вряд ли поверит в это, поэтому кричать громкие фразы, разбрасываясь обещаниями, как раньше, не стал. Один лишь намек и взгляд, говорящий ярче любых слов: «Я до сих пор люблю тебя, Софи». Удивительно, но это было правдой. Яркие чувства всколыхнулись при виде блондинки, прорвали что-то на самом дне сердца и вырвались на свободу, объяв все существо художника. Но, конечно, какими бы искренними и сильными эти эмоции ни были, в душе Ивлина всегда оставалось местечко для других женщин, пусть и без такого азарта.
- И что бы ты сейчас не наговорила мне, я не поверю ни единому слову, - Ивлин вернулся к коробкам, продолжая поиски. И когда свеча была найдена и зажжена, глаза его блеснули ярче, - И я буду ждать тебя, сколько потребуется.

Ивлин только усмехнулся. Кривая обольстительная улыбка, такая знакомая многим девушкам и такая болезненная для Софи, исчертила лицо мужчины, будто трещина на арбузной корке. Он не верил своей бывшей супруге ни на йоту и был, скорее всего, прав. Его слова вызывали слишком бурные эмоции для якобы обледеневшего сердца. Все же в свое время Ивлин замечательно постарался, наводя свои порядки и выстраивая свою крепость Белла в душе жены. Теперь этот замок был сожжен, но пепел все еще метался от бурных ветров горячих слов шатена.
- Перестань обманывать себя, Софи, - поднял голос Ивлин, повторяя фразу за бывшей супругой, с упором на слово "себя", чтобы эти ядовитые стрелы пронзали тонкую фигурку женщины, едва озаренной мечущимся светом от огонька свечи, - Ты сама этого не хочешь. Не хочешь, Софи, чтобы ты не говорила!
Голос возвысился еще сильнее, так, что люди, стоящие ближе к подсобке услышали четко каждый звук. Ивлину было плевать, перед ним стояла столь привлекательная цель, что на остальное он просто не обращал внимание. Софи уже уходила и возможно не расслышала все, но лассо было заброшено, и оставалось только ждать - ступит в него некогда невинная овечка или сожмет и вырвет все оставшиеся чувства с болью и кровью из своей груди.
Ивлин усмехнулся снова, выходя из подсобки через какое-то время после бывшей супруги. Живой взгляд быстро нашел, буквально нащупал ее в темноте, стоящую подле окна. Как это патетично... Точно также как на картине, только была одна лишняя деталь - одежда. Ивлин вспомнил чудные деньки, когда он мог безнаказанно перехватывать эту тонкую талию, немного нелепо смеяться на маленькое ушко, из-за которого непременно выпадал светлый локон, сдергивать с белого плечика одежду, не смотря на возражения, и целовать красивый абрис этого тела. Вспомнил, и жгучее желание вновь наполнило все существо Ивлина.
"Ты будешь моей, рано или поздно. Снова будешь моей", - прошептал про себя Ивлин и сам поверил в это, не в силах потерпеть поражение. Больше он не подходил к своей бывшей супруге, чтобы не будить в ней гнев. Пусть варится в соку собственных разъедающих мыслей и воспоминаний. Через пару часов, хотя гроза и не поутихла, двери разблокировались, и охрана попросила всех присутствующих идти по домам, объявив, что электричество еще не починили на всем острове и выход с административного сектора запрещен. Только тогда Ивлин прошелся слишком рядом, чтобы это было случайностью:
- Не забудь свой подарок, я прикажу его отослать тебе, - проговорил он как ни в чем не бывало. Будто бы и не было никаких разговоров и ссор. Ивлин поступит именно так, у него была в запасе целая неделя, чтобы исправить данное положение дел.